Джоконда или анаконда?

Широко известен Ив Жамиак своими парадоксальными комедиями. Ценность их в том, что под кажущейся весёлостью пьес укрыт пласт совсем иного рода. В постановке Пронина парадоксальность эта отчасти присутствует, но по большей мере действие скатывается в водевиль, если не в сумбур.
Схема спектакля расчерчена четко — по принципу конфетки в фантике. Где конфета — это фабула, завернутая в фантик сюжета. Постепенно разворачивая его, мы добираемся до конфетки и узнаем реальное положение дел. В этом бесспорная заслуга режиссера. Непонятно другое — ради чего мы эту конфетку разворачивали, если она оказалась несъедобной. История, рассказанная Жамиаком, — о странной любви. В интерпретации Пронина непонятно, о любви ли вообще идет речь или о забавах скучающей женщины. Нет логических стыковок между сценами, мотивации поступков героев. Все туманно. Из-за этого спектакль кажется растянутым по времени, хотя оба акта идут всего лишь по часу.
Актеры, чувствуя режиссерскую слабость, пытаются вытянуть спектакль, и кому-то это даже удается. К примеру, Галина Лишица играет свою немолодую, но красивую героиню Леа многоплановой натурой. В одних сценах она женщина-загадка сродни Джоконде Леонардо да Винчи, в других — хитрая, сильная загонщица, этакая феминистка, играющая с мужчинами, как с котятами. Хочу — люблю, хочу — выгоняю вон. В третьих, нежная любящая мать, способная на любые жертвы ради счастья сына. Но при всей силе характера и рационализме Леа, увы, подвержена иллюзиям. И одна из главных — это архитектор Давид (Сергей Черноглазов), которого она приводит домой и вступает с ним в непонятные отношения. Последний шанс? Кто знает...
Иллюзиям, кстати, подвержены практически все герои. Сергей Черноглазов хорош в роли архитектора Давида, за внешним лоском и респектабельностью которого скрыта, в общем-то, ничтожная натура, самый настоящий голый король. Весь блеск и непредсказуемость Давида — это словесная мишура, которой он привык прельщать простодушных подружек. Очевидно, что Давид живет в придуманных им же самим воздушных замках, но находит в себе мужество признать собственную никчемность. Черноглазов удачно показывает сходящую на нет по ходу действа фееричность героя, но местами, к сожалению, опять начинает скатываться в свою излюбленную сверхэмоциональную колею.
Тешит себя иллюзиями и сын Леа Матье (Виталий Стеблецов). Молодой актер нашел удачный рисунок роли — этакого рубахи-парня с неустойчивой жизненной позицией, свято верящего в то, что он способен устроить счастье матери.
Пожалуй, единственный человек, чей мир без иллюзий, — это сожительница Давида Тереза (Валентина Иргизнова), появляющаяся в спектакле всего на несколько минут и разворачивающая как раз тот самый фантик. Она, ни минуты не колеблясь, жертвует любимым Давидом в пользу Леа в ущерб собственному счастью. Потому что понимает: ему так будет лучше. В душевность, искренность героини Иргизновой веришь.
Аплодисменты художнику спектакля Нэлли Цветковой. Сценография «Азалии» глубоко символична, будь то светильники в виде садков (ловушек) для рыбы, подушки с принтами известных мужчин — секс-символов или же футуристическая картина, изображающая лицо с глазами, закрытыми руками. Воистину слеп тот, кто не хочет видеть.