Мам, а помнишь бабушкину частушку в деревне? — говорит Катерине ее дочь Юлия.
Угли бабушка сгребла,
Самовар поставила.
Не успела вскипятить —
Дед из Питера летит.
— А теперь ты, — говорит Юля, обращаясь ко мне. — Из этой же серии.
Я завожу:
Ставьте, ставьте самовар,
Фарфоровые чашки.
Скоро милый мой придет
В шелковой рубашке.
У Юли зазвонил мобильный. Она взглянула на номер: «Милый объявился». Поверещала в трубку, сунула ее Егорке: «Папа сегодня будет дома. Уже едет в аэропорт». Малый на радостях стал кувыркаться на ковре, и неизвестно, чем бы это кончилось — возможно, разбитыми игрушками на елке, если б Катерина не позвала всех пить чай. Первой побежала к столу Соня. Она на год младше Егора, но соображает хорошо. Нацепила на пухленькое запястьице самую румяную баранку — получился браслет. Егор попросил у доверчивой девочки пожать руку, а сам надкусил «браслет», спрятал кусочек за щеку. Соня думала, что лучше — зареветь или пить чай. Перевесил чай. В вазе много сладкого. Она засмеялась и стала отрывать всем по кусочку от вкусного браслета.
Домой мы уезжали, когда городские улицы превратились в цепочки и зигзаги разноцветных огней. «Мама, смотри: на дереве синяя гирлянда! — кричал Егор, разглядывая город через окно автомобиля. — А вот красная!» У него получалось «класная», потому что он, особенно если возбужден, не выговаривает звук «р».
— Мы сейчас поедем смотреть главную красивую елку и лошадок, — сказала мама и повела машину окружным путем.
Вышли, идем, мороз пробирает, а у Егора руки голые. «Где твои варежки?» — «Забыл в машине». Мама огорчается: хотела покатать сыночка в повозке с нарядными лошадками. Теперь нельзя, мороз покусает.
— Ну пожалуйста, мамочка, пожалуйста-пожалуйста!
Мама у Егора добрая. Она надевает сыну свои перчатки. И мы все садимся в повозку.
— И-и-е-хха, — ликует юная девушка-возница, закутавшаяся по самые глаза в пуховый платок.
— Эх, залетные!
Не знаю, кто это крикнул. Может, я.
Глаза Егора сияли счастьем.
Анна ВЕТЛУГИНА
(ул. Первомайская, 49)