«Толстой северных окраин»

C Эдиком я познакомилась в 1994 году. Сначала прошёл восторженный слух о невесть откуда взявшемся «необыкновенно талантливом» поэте. «Откопали» его падкие на талантливых поэтов, сами небесталанные, поэтессы Светлана Дубровская и Наталья Плужникова.
Мы организовали встречи-презентации сборника северодвинских поэтов «Пунцовые шарики», и Эдик регулярно выступал на них, мастерски читая свои стихи. В 1995 году мы создали литературное объединение «Адамант», куда приглашали с «творческими отчётами» поэтов города. Каждому предоставлялся час. Эдик же как начал своё выступление, так и читал свои стихи по памяти два с лишним часа. Слушали его с интересом. А с 1997 года я начала издавать литературную газету «Букет шиповника», где публиковались северо-двинцы и поэты из районов области. Эдик тоже регулярно приносил мне свои листочки, исписанные на удивление грамотно мелким разборчивым почерком.
Hодился Эдуард в 1961 году в Харькове, с четырехлетнего возраста жил в Северодвинске. Был очень способным, любознательным ребенком. Заслуженный учитель России, поэт Олег Евгеньевич Раменский рассказывал, что застал как-то 11-летнего ученика Федоренко в школьном туалете за чтением учебника по химии за восьмой класс. Всё остальное у него уже было прочитано.
После школы Эдик учился в ПТУ, со специальностью токаря пришел на завод, потом ушёл служить на флот. Затем как-то неудачно поработал на двух заводах города, пока не пришел на Севдормаш, где грузчиком отработал 13 лет. В 1996 году, когда завод задерживал зарплату, выгоднее было уволиться, чтобы получить когда-нибудь расчет, что Федоренко и сделал. Ему было 35 лет. На работу он больше не устраивался (хотя в то же самое время харчами грузчика перебивался ещё один поэт — Андрей Сазонов). Многие тогда в Северодвинске перебивались как могли. Эдик с женой жили на пенсию его матери плюс случайные заработки Эдика, потом — на пенсию жены, которая была Эдика старше.
В это время, общаясь с поэтическим сообществом города, Эдуард много пишет, публикует свои стихи в городских газетах, различных изданиях. В 1998 году Людмила Жукова готовит, а Михаил Попов публикует в Архангельске книжечку его стихов «Черты дождя» в рамках альманаха «Белый пароход». Стихи Эдуарда сложны для восприятия: в них много неожиданных метафор, сравнений, аллюзий и реминисценций — отсылок к произведениям различных авторов, что показывает немалую эрудицию поэта. Логику в стихах искать бесполезно: стихи Эдуарда ассоциативны. Метафоры Эдик находил в том же семантическом (смысловом) поле, например в поле «растение»: вместо «мокрицы» смело употреблял «пальму». И получалось — ново. Себя в стихах Эдик сравнивал с Гомером, называл «Толстым северных окраин» и в то же время «Вечным Шкетом», каким по существу являлся. Кстати для тех, кто пишет, делая из своих стихов ребусы: в такой же почти манере — усложнения излагаемого — писал и Андрей Сазонов. Помнится, как он нам, пишущим «попроще», доказывал, что он — гений, его надо издавать, а не кого-либо другого. Сразу после смерти Сазонова книгу его стихов издал его почитатель — Андрей Нефёдов — на свои деньги.
Возможно, дикое время, возможно, пристрастие к алкоголю привели Эдика к образу жизни в режиме кое-какого выживания. 13 лет — пьянство, масса долгов за родительскую квартиру. Охотники за недвижимостью быстро переселили парочку из новой двухкомнатной квартиры в однокомнатную. Деньги Эдик скорёхонько с дружками пропил, а может, их украли. Вскоре за неуплату «отрубили» отопление и электричество. Но Эдик не переставал писать стихи и разносить их по редакциям, был всегда жизнерадостен, деловит, иногда истеричен. От сердечного приступа умерла жена, и за Эдика снова взялись чёрные риэлторы. В результате он оказался в комнатушке в коммуналке и стал моим соседом по улице.
Если спросите, почему литературное сообщество не помогло Эдику отстоять жильё, найти работу и так далее, то отвечу: во-первых, никакого сообщества в Северодвинске нет, все разрозненны. Были отдельные личности, заинтересованные в судьбе поэта, которые не хотели нарываться на бандитов, к тому же с Эдиком весьма туго решались хоть какие проблемы. Он втянулся в этот образ жизни: с утра ежедневно собирать бутылки, к вечеру надираться. Вскоре его перестали пускать в дома, потому что мыться Эдик не считал нужным. Если бы не соседка по квартире, которая гоняла от него собутыльников — бомжей и воров, заставляла его мыть хоть раз в год комнату, мыться самому, попрекала и корила за непутёвый образ жизни, Эдика давно бы не было в живых, как не было бы его деревянного дома. Трижды Эдик засыпал с сигаретой и трижды устраивал пожар в комнате (от того же в 2001 году погиб А. Сазонов). Пожарные выбросили его горящий диван в окно. И с тех пор Эдик жил с заколоченной фанерой рамой, без электричества, со свечой.
Друзей-поэтов он навещал часто — в надежде, что безвозмездно подадут какую-нибудь сумму. Частенько я его видела по утрам, бодро шагающего с полными сумками бутылок на сдаточный пункт. Иногда он приходил ко мне и в подъезде, под глоток из бутылькa, устраивал громкую читку стихов. Писал он в послед-нее время только посвящения своей жене Татьяне, которая для него, видимо, была и женой, и матерью, и музой. Постоянно говорил, что жить ему больше незачем (впрочем, и 13 лет назад тоже всех пугал своей скорой кончиной). Если он не появлялся у меня более месяца, я бежала под его выбитые окна, гадая: жив ли? Появлялся — отлегало от сердца. Когда у Эдика умерло последнее живое существо — вековечная собачка Чифка, он запил ещё круче.
Однажды утром соседка нашла его лежащим на полу — Эдик, как всегда, собирался «на работу», но до конца одеться не успел. Его хватил удар. Парализовало правую половину тела, говорить он уже не мог. Соседка-инвалид полдня никому не могла ничего сообщить — не было телефона. Эдика увезли в больницу только к вечеру. Он прожил ещё три недели, практически не приходя в себя. Если бы раньше!.. Если бы он не пил... Если бы, если бы...
Роясь в помойках, с трудом выживая, Эдик не пропил, сохранил материну медаль за труд. Главное его богатство — два шкафа книг. Соседка говорила, что, когда не пил, Эдик целыми днями читал. Самыми «захватанными» в его библиотеке оказались поэты Серебряного века, Пушкин, Лесков, Рабле, Леонов, Грин, сказки и мифы, новеллы, справочники и словари, книги по поэтике и философии, йоге и каратэ. За рядом книг, подальше от глаз собутыльников, лежали папка с собственными стихами, сломанная электробритва, портреты Пушкина, Достоевского и Лермонтова.
Так окончился путь известного и значимого для города поэта Эдуарда Федоренко. Надо бы издать настоящую книгу этого уникального явления. Жизнь покажет.