- «Cеверный рабочий» - http://2008.nworker.ru -

Я тебя обороню

Автор Анна Данилова дата: 21 марта 2012 @ 11:10 в житейские истории | Нет комментариев

И тут увидела через изгородь, как вдоль неё по сбегающей к колодцу тропинке расхаживает женщина...
Дойдёт до последнего столба — и назад. Поглядывает в нашу сторону, на глаза надвинута какая-то нелепая панама. На всякий случай я поздоровалась. И это было сигналом, чтобы ей переступить через нашу калитку.
-- Узнаёшь?
Как не узнать Клаву, которая каждый деревенский праздник под гармошку дробила в клеёнчатых танкетках со своей двоюродной сестрой Машей, или подругой Верой или ещё с кем, — кто уж кого вызовет, отчаянно взвизгивала, играя с парнями.
-- Небось уже забыла, как я осталась у вас на ночь? Одна, с малыми детями, а на лавке покойник.

Я сказала, что помню всё, до мельчайших подробностей. И это действительно так.

Мне бабушка казалась вечной, — как и весь белый свет, и я сама. А она умерла. И болела-то совсем недолго. Но предчувствия постоянно бередили её душу.

Однажды она колола дрова. Я даже запомнила, как она была одета — во что-то рыжее. Внезапно начался лёгкий грибной дождь, через его нити просвечивало солнце. Я босиком выскочила на улицу, стала ловить мелкие капельки руками, кружиться и громко петь:
Дождик, лей, дождик лей
На меня и на людей,
Мои гуси дома,
Не боятся грома!

Бабушка велела мне идти домой, а то сыро, и чего доброго — щепка полена попадёт в глаз. Она растворила окно, чтобы я была у неё на виду. Я села на подоконник, свесила ноги на улицу. Бабушка не ругала. Но вскоре ни с того ни с сего отложила топор, подошла ко мне, прижала к себе: «Когда я умру, ты не бойся. Ничего плохого покойник сделать не может. Наоборот, я с небушка тебя всегда обороню».

Эта рыжая — от солнца и бабушкиной одежды картинка — через полгода сменилась сплошь белой. Зима. Сквозь стены дома слышно, как на улице потрескивает мороз. Я ем снятые с чердака ягоды мерзлой рябины в гроздьях, — передать на словах сладко-горький, немного вяжущий вкус с запахом ранней осени — невозможно. Этот дар природы описанию не поддаётся, его надо пробовать, а удовольствие — растягивать. Что я и делала. Как вдруг дробный, глуховатый стук в угол дома. Бабушка тихо говорит: «Это дятел мне вещает». Была в деревне примета: дятел долбит угол дома — быть покойнику.

Однажды я проснулась от всхлипов в чулане. Плакала бабушка, мама её увещевала: «Ну да будет уже, слезами не поправишь... Переживём как-нибудь». Оказалось, мама с вечера сложила колодечком в печку дрова, чтобы утром растопить. А бабушка — туда же на ночь сушить наши валенки. Утром наспех сунула в устье огонь, про валенки забыла. Они занялись пламенем. Валенки старших, так как были больше, заметнее, спасти удалось, их взялся починить наш будущий отчим дядя Ваня, а моя обувка сгорела дотла. «Случись что со мной — ребёнку из дома выйти не в чем», — печалилась бабушка. И её печали вскоре сбылись: я осталась без валенок, а с бабушкой случилось то, к чему она в душе была готова.

В тот январский день она против своего обыкновения не вставала с постели. И как на грех у нас закончился хлеб. Но, во-первых: в нашей «столице» Барановке хлеб можно было купить только с утра, когда доставит «служебка», — был такой рабочий поезд, во-вторых, продавали только железнодорожникам барановского участка. Значит, надо ехать в районный центр Лихославль. Бабушка спала. Мама с братом укладывали сумки, а мы с сестрой-второклассницей с нетерпением ждали, когда они уйдут. Потому что собирались разыгрывать какие-то роли, требовалось достать из подпола свёклу, чтобы нарумянить щёки.

Но мы не успели осуществить свою затею, возле дома заскрипел снег. Мама и Вася вернулись: «Ох, не идут мои ноги, будто кто-то держит меня. Обойдёмся сегодня без хлеба».
Открыла глаза бабушка. Что-то тихо и долго говорила маме. Та гладила её руки. Потом подозвала Васю, и вместе они передвинули кровать к противоположной стене, под образа.

После этого вся наша семья замерла возле бабушки. Почему-то запомнилась её изящная, обнажившаяся из-под одеяла ступня. И ещё прибежавшая вскоре из другого края деревни тётя Анна, которая читала Псалтирь...

Бабушкина смерть будто вынесла меня из детства. На следующий день мама должна была идти в Тимошкино, в сельский совет за справкой о смерти. Покойника в доме одного оставлять не положено, но если бы мама и отважилась нарушить обычай, всё равно мне пришлось бы оставаться дома, валенок-то нет. И тогда она — совсем как бабушка, когда та колола дрова, — обвила меня руками: «Посидишь одна? А я мигом — в Тимошкино и обратно».

Мне вспомнилось бабушкино «я тебя обороню», и я согласилась остаться. Наверное, мне не было страшно. Но я спряталась за лежанкой, коротала время с куклой, иногда, впрочем, выглядывая обстановку возле лавки под образами.

А маме в тот же вечер предстояло выйти на работу в ночную смену, трудовая дисциплина в 50-е годы была жёсткой, почти военной. Со справкой о смерти она и поехала в Калинин в своё паровозное депо, чтобы отпустили на похороны. Вот тогда и пришла к нам на ночлег Клава, Клавдя, как называли её в деревне, — смелая, весёлая, озорная.

...Время не пощадило эту женщину, — она превратилась в заморыша. Некогда голубые глаза выцвели, стали почти белыми, да и как сохранить данные молодостью краски, если время неумолимо мчится вперёд, а человек не очень-то стремится себя беречь, и даже сознательно уничтожает?
Я хотела спросить Клаву о её о семье. Но она, всегда будучи решительной, взяла быка за рога и на сей раз: «У вас там столько гостей... Есть что-то выпить? Тогда вынеси, да ещё чёрного хлебушка с солью. Помянём вашу бабушку»...


Статья распечатана с «Cеверный рабочий»: http://2008.nworker.ru

URL статьи: http://2008.nworker.ru/2012/03/21/ya-tebya-oboronyu.html

Copyright © 2008 «Cеверный рабочий». All rights reserved.