Остаётся живым

Когда я сел за эти заметки, первым побуждением было написать что-то о масштабе личности, об эпохе Беляева, о том, что большое видится на расстоянии. А потом представил, как морщился бы, читая такое, сам Александр Николаевич. Слишком живым человеком он был, чтобы говорить о нём как о монументе. А потому не буду трубить в медные трубы, хоть всё это действительно справедливо: и личность была незаурядная, и три срока во главе города — целая эпоха, да ещё какая. Лучше — несколько моментов из жизни.

Не дежурное слово

Перелистал на днях страницы старых газет. И вот на что обратил внимание. Во всех интервью Беляев говорит об ответственности. О чувстве долга. Таких интервью — десятки. Вроде обычные дежурные фразы. Но я-то знаю, что для него это были не просто слова.

Когда он избирался на первый срок, модно было придумывать такой сквозной лозунг — девиз всей кампании. Мы ломали голову: что он может сказать людям? На дворе был 96-й год, на крыльце мэрии стояли пикеты бастующих учителей, требовавших от главы города Вячеслава Рослякова погасить четырехмесячные долги по зарплате. По центральной улице Ленина митингующие носили гроб с надписью «Образование». У медиков один из врачей, не выдержав унижения нищенским существованием, свёл счёты с жизнью. И больницы забурлили. Но самое страшное было даже не это: у людей не оставалось веры, что город выживет. Казалось, всё, чем жили до этого, рухнуло. После благополучия в советские времена Северодвинск в те дни напоминал воздушный шар, только что гордо реявший в поднебесье и вдруг лопнувший...

Помню, люди, узнавая Беляева, подходили на улицах и спрашивали, что им делать — уезжать отсюда или ещё есть надежда? Не могу сейчас привести в деталях, что отвечал Александр Николаевич, но главное, что звучало: «Я строил этот город, и он будет жить!».

Эти слова и стали девизом на выборах. Придумывать ничего не пришлось.

Но сколько мы знаем историй, когда, избираясь, говорят одно, а потом всё забывают и делают совсем другое. За примерами нам далеко ходить не надо. И вот здесь вернусь к словам об ответственности и чувстве долга. Может, потому и ушёл Александр Николаевич из жизни так рано, что всегда ощущал этот груз на своих плечах.

На дворе стоял лютый январь 97-го. И подкрадывался не менее лютый февраль. С городских ТЭЦ ежедневно поступали чуть ли не фронтовые сводки: мазута — на двое суток, угля — на трое. И мэр заставляет чиновников круглосуточно дежурить — контролировать, как идут по железной дороге каждая цистерна, каждый вагон угля. Учительница химии упала в обморок прямо на уроке, сообщает директор одной из школ: диагноз — недоедание. И мэр Беляев, рискуя не карьерой даже, а своим будущим — за это можно было попасть под суд, — закладывает Московскому индустриальному банку здание мэрии, чтобы взять кредит. История обрастает слухами, доходит до Москвы. Но Беляев, несмотря на внушение от губернатора, доволен: удалось выплатить месячную зарплату врачам и учителям.

Основа города — заводы. Не будет их — не будет Северодвинска. И он совершает, по мнению многих, совсем уж безумный поступок: принимает в городскую собственность дома, садики, детские клубы — всё, что камнем лежит на заводах. «Как содержать всю эту прорву? — хваталось за голову окружение мэра.

— Ведь городская казна пуста». Но Беляев понимает: чтобы выжил город, должны выжить предприятия. А для этого в первую очередь их надо избавить от непроизводственных затрат.
Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как городу удалось справиться со всей этой в одночасье рухнувшей на него махиной. Но время подтвердило: мэр был мудрее многих своих советчиков. А скольких сил и здоровья стоил ему этот шаг, знают лишь Господь Бог и он сам.

В памятники не годился...

Вспоминаю наш разговор после выборов 96-го. Неожиданно для меня он заговорил о том, как власть меняет человека. Причём обычно не в лучшую сторону.

— Но ты-то уж постарайся остаться прежним, — полушутя попросил я.

— Наверное, не получится, — ответ прозвучал вполне серьёзно.

Конечно, двенадцать лет в должности мэра его, безусловно, изменили. Да и странно было бы, если б это было не так. Груз ответственности, бремя публичности, стрелы критики — всё это не может не влиять, не оставлять свои отметины и шрамы. Пожалуй, он стал более жёстким, что для мэра не самая плохая черта. Но вот в чём не изменился, чего в нём ни на йоту не появилось — это чиновного чванства, заносчивости в отношениях с людьми. Подобное мне приходилось наблюдать в городах куда менее значимых, чем Северодвинск. Главы там, просидев всего ничего в своих креслах, прямо на глазах «бронзовели», становились «живыми памятниками»: мол, кто вы, а кто я. У Беляева даже тени этого не было. Пришлось видеть его в разных ситуациях — с мэром Москвы Лужковым, с главкомом ВМФ Куроедовым, с руководителем отряда космонавтов Корзуном, с зампредом Госдумы Чилингаровым. И с бабушкой, которая останавливала мэра на улице, с рабочими в заводских цехах, с дворником у подъезда... Не покривлю душой: во всех этих ситуациях он был самим собой. Ни перед кем не заискивал, но и в горделивую позу не вставал.

Приехал как-то корреспондент из Архангельска. И долго потом удивлялся: архангельский мэр, дескать, даже по мэрии передвигается с охраной, а ваш один пешочком в кофейню пошёл. Да ещё там за прилавок встал — не только себе кофе сварил, а ещё и зашедших следом посетителей угостил.
Может, кому-то покажется все это мелким, не стоящим внимания. Только, думаю, самое важное для человека, когда его испытывают властью, — остаться человеком. Для Беляева, мне кажется, это даже испытанием не было. Чувство гордости у него появлялось лишь тогда, когда что-то важное удавалось для города сделать. Например, когда переезд на Морском проспекте открыли. Когда первый муниципальный дом построили. А кичиться креслом и должностью?.. Думаю, он бы этого просто не понял.

Такие вот Канары!

Про то, что мэр, мол, своему родственнику землю в центре города под торговую точку пытался отвести, в своё время не сообщали только ленивые журналисты. «Ну чем не коррупция?» — вздохнет сегодняшний читатель. В свете сегодняшней борьбы с двумя дамами из минобороновских структур припомнить об этом факте весьма актуально. Только та давняя история совсем не из этой оперы.
Земля отводилась двум северодвинским предпринимателям на общих основаниях. Но когда хозяин универмага, близ которого находился участок и от которого зависело согласование, узнал, что один из них состоит в родстве с мэром, тут же выдвинул встречные условия. Пусть мэр, дескать, со своей стороны согласует ему незаконную пристройку. Александр Николаевич на эти условия не пошёл. И родственнику выговорил: зачем, мол, вообще обращается к нему с такими предложениями?! Вот тогда-то с подачи владельца универмага и стал раздуваться пожар слухов.

Для чего сегодня вспоминаю об этом? Думаю, история эта тоже характерна для Беляева. Во-первых, он вполне мог решить проблему с хозяином магазина. Стоило только чуть отступить от принципов, которыми руководствовался всю жизнь. Но быть верным себе оказалось важнее. Во-вторых, я хорошо знаком с человеком, которого СМИ выставили героем этой истории и который был тогда в родстве с мэром. Много раз он жаловался: мол, Александр Николаевич мог бы решить вопрос с передачей ему в аренду одного помещения, другого. Даже пальцем, дескать, не шевельнул... Представляю, каким чистоплюйством выглядит такая позиция мэра в свете сегодняшнего дня, когда вижу деяния некоторых людей, находящихся у власти.

А ведь в свое время чего только не говорили о Беляеве, какие только слухи не распускали. И о том, что он занял под жильё целый детский сад. И о том, что у него квартиры в Москве и Нью-Йорке. Что отдыхает мэр на Канарах, что счёт у него в швейцарском банке.

Александр Николаевич, слыша всё это, только смеялся. Эх, и правда, говорил, узнать бы, где этот «секретный» счёт!.. Только почему-то, когда он ушёл с поста мэра, ни Швейцария, ни Нью-Йорк не помогли: больше полугода, как все пенсионеры, сводил концы с концами. Муниципальных доплат, как у бывших чиновников, не получал — областной закон в отношении мэров ещё не был принят. Жил на обычную пенсию, катал в скверике коляску с новорождённым внуком. Когда стал министром областного правительства, то, чтобы приобрести обычную трёхкомнатную квартиру в Архангельске, пришлось продавать жилье в Северодвинске и кроме этого брать в банке кредит. Кстати, по нему он так и не успел рассчитаться. Хорошо, помогли друзья, насобирали денег, чтобы погасить долг. Так же, всем миром, собирали на памятник. Вот такие они, его Канары!..

Жизнь измеряется не цифрой

17 декабря Александру Николаевичу исполнилось бы шестьдесят. Всего шестьдесят! Впрочем, даже на земле измерять жизнь лишь цифрой лет — не совсем верно. Ну а там, куда он ушел, вообще нет времени. Там все измеряется по-другому: каким ты был в этой жизни и что сотворил.
Каким же он был?

Отвечу: добрым, надёжным и сильным. Любил жену, дочь, сына, внуков. Любил друзей и умел дружить. Не мстил врагам, которые тоже, конечно, были — у тех, кто у власти, не может их не быть. Чужого не брал, не завидовал, довольствовался тем, что было. Впрочем, как там будут судить — нам не предугадать. Зато здесь, на Земле, как ни крути, но каждый из нас проходит через людской суд. Его вердикт уже вынесен. Самое главное дело Беляева — Северодвинск. Он строил город, и он его сохранил. Кто бы что ни говорил, но это уже исторический факт. Сохранил в самые трудные времена.

Конечно же, не в одиночку. В одном ряду с ним можно назвать много имён. В первую очередь, конечно, Давида Гусейновича Пашаева. Северо-двинск — главный и лучший памятник им обоим.
Впрочем, слово «памятник» рядом с Беляевым как-то не уживается. Он и сего-дня для тех, кто его знал, остаётся живым.

Андрей МАСЛЕННИКОВ

Фото В. Бербенца

До своего 60-летия Беляев не дожил одиннадцать месяцев и десять дней.
17 декабря на старом городском кладбище у памятника Александру Николаевичу соберутся его друзья и родные. В 12 часов будет отслужена панихида. «...Убо кто есть царь, или воин, или богат, или убог, или праведник, или грешник? Но упокой, Господи, с праведными раба Твоего!».