Дедовщина

Мешкать нельзя, ко всем командам в течение дня прибавляется: «Последних отсекаем!» Кто замешкался, того вечером «на дрова, на картошку, на снег, на листья»...
После утренней поверки и построения на завтрак спектакль под названием «Отправка на работу». Первое препятствие — сушилка, где валенки и бушлаты. Бушлатов (фуфаек) хватает, а валенок всегда почему-то меньше, чем нас. Поэтому после команды «По машинам! Последних отсекаем!» сушилку берем штурмом: предстоит долбить землю на морозе целый день, не схватишь первые попавшиеся валенки — будешь мерзнуть в сапожках.
Второе испытание — грузовик. Из кузова убираются лавки, кроме первой и последней. Плотненько усаживается первый рядок бойцов. Остальные последовательно садятся друг у друга на коленях. Все это сопровождается матами и пинками дедов, которые не спеша располагаются на последней лавке. За посадкой молча наблюдают ротный, замполит и два прапорщика.
После выгрузки (через 30 км) пара-тройка человек лежат в кузове и не сразу могут встать. Дальше — как кому повезет. Нам было терпимо — спасибо младшему сержанту Прохорову.
К командиру отделения (в стройбате — бригадиру) Саше Прохорову мы попали из учебки. Откуда у
19-летнего деревенского парня столько порядочности и деловой хватки? Специально (чтобы нас не кантовали в роте) берет много дополнительной работы. Мы приходим в часть поздно, накануне отбоя, а он говорит дедушкам: «Ну куда им
сейчас на дрова или туалет драить, видите — еле на ногах стоят!» В обиду он никого не дает, каждый день не по разу произнося: «Отвяжись от него, я сказал!» Все денежные переводы и посылки (в том числе его) складываются в общий котел, затем делятся поровну. Во всем строгий учёт и контроль. Тщательно готовятся даже ночные набеги в хозяйства других бригад: инструмент (ломы, лопаты) тырим друг у друга безбожно. За глаза мы зовем Сашу «комиссар». Остальные деды над ним посмеиваются, что, мол, с духами дружит, а он не обращает на это внимания. Но это — исключение.
В соседней бригаде служат узбеки. Они копают в тундре под опоры ЛЭП котлованы 6х6 и глубиной три метра. Бригада строится, каждому выдается аванс в виде затрещины. После команды «Снять бушлаты!» жителей Средней Азии выдерживают на холоде по стойке «смирно» минут 15. Затем команда «Копать!», а бригадир наблюдает (наш работает наравне со всеми), время от времени раздавая зуботычины. Поэтому узбеки то мыла наедятся, то стукнут себя чем-нибудь по ноге — и в санчасть.
Вечер. Успешно избежав попадания в чёрные списки, стою на поверке. Полчаса выслушиваем нотацию ротного о тлетворном влиянии музыки «Бони М», а под конец о необходимости борьбы с дедовщиной. Какая фальшь! Подслушал случайно, как наш ротный учит другого офицера:
— Ты солдат не жалей. Солдат отслужит два года и домой поедет мамкины щи хлебать, а нам с тобой здесь до пенсии кувыркаться.
Часть наша считается благополучной: за 10 лет ни одного покойника. Командира части я уважаю, но он далеко, в Североморске, где находятся три роты. Там порядок. А две наши казармы в Североморске-3, здесь-то и процветает дедовщина.
...Наши трудности оказались сущей ерундой по сравнению с тем, что пришлось пережить во время двухмесячной командировки в Мурманск. Стройка. Нас три пары носильщиков — шесть карасей, таскаем носилками бетон на четвертый этаж. В бригаде 20 человек: мы, пятеро черпаков, остальные — деды.
Черпаки от души нагружают носилки, приговаривая:
— А это за незаконченное «верхнее» образование! На гражданке будешь ни хрена не делать, а мне работягой придётся корячиться.
Дедушки, распределившись по лестничным клеткам, подгоняют нас пинками и бляхами ремней.
По вечерам между мордобоями, чтобы не опуститься, читаю. Утром все снова. Кажется, что находишься в каком-то дурном сне. А ведь часть, где мы квартируем, элитная, солдаты работают на заводе. Ходят на работу и с работы в чистом. Никто не орёт на них за то, что сел после работы на кровать. Поздно ночью они со своим старшиной и ротным смотрят по телевизору хоккей. В части всё без надрыва и по-деловому. А мы в чем траншеи роем, в том и спим, чувствуем себя скотами.
...Весна 1980-го. Старики уехали домой. И что же? Снова началось разделение на «борзых» и «чмошников». Первые стали издеваться над вторыми. Среди солдат одного призыва, прослуживших больше года, началась та же дедовщина. И опять с молчаливого согласия ротного начальства.
...Осень 1980-го. Дембельский поезд лениво катится по рельсам, я вспоминаю двухлетнее пребывание в доблестных строительных частях. Думаю, что зря институт бросил. Молодец, что умел говорить «нет». Если сказать деду «Не буду», получишь по физиономии, но, может, к тебе больше не сунутся. Но стоит один раз смалодушничать — всё, зачуханят. Думаю, хорошо уметь делать то, что мало кто умеет. Вот узбек Адылов все два года как сыр в масле катался, потому что он классный сапожник. А я умудрился из траншей и котлованов не вылазить. Хотя не был забитышем, был даже полгода бригадиром. Но дедушкой держался в тени: не хотел издеваться над молодыми, а это было «неприлично».
...Прошло 30 лет. Институт я всё-таки окончил. Служба прочистила мне мозги, появились амбиции и твёрдое желание чего-то достичь в жизни. А шрамы на ногах от фурункулеза, связанного с нехваткой витаминов, остались до сих пор.
Искренне считаю, что молодой человек обязан выдерживать все армейские тяготы и трудности. Все, кроме издевательств. Родину защищать надо, это святое. Но элитных частей на всех не хватит. А то, что я видел в армии, то, что там процветало много лет до и после моей службы, — это стыд и срам. Может, и правда лучше перейти на контрактную армию?

«Дух» — солдат, отслуживший до шести месяцев; «карась» — отслужил от 6 до 12 месяцев; «черпак», «чумичка» — от 12 до 18 (имеет определенные льготы, но должен слушаться «дедушек» и гонять «духов» и «карасей»); «старик», «дедушка» — отслужил более полутора лет (должен гонять всех, и ему должно быть всё до балды, кроме собственного дембеля).

Не знаю, какая классификация теперь, при переходе на годичный срок службы.

Владимир ПЯТИБРАТОВ