От дуранды не дуреют


Деревенское детство


Ну отнял городской парень у нас, деревенских ребятишек, ягоды, о чём я писала в предыдущей главе своей повести. Почему он это сделал, поняла уж позже. Копошиться в траве под солнцепёком — дело многотрудное. А есть-то хочется. После войны городские жили ничуть не богаче деревенских. И многие калининские подростки пускались в авантюру. Они залезали на крыши поездов, ехали без билета, выходили на станциях, рыскали окрест по лесам в поисках чего-нибудь съестного...

И всё же тот голод, через который прошли мы, был немного другим — более лёгким, что ли, в отличие от того, о котором рассказывали пережившие военное лихолетье взрослые. А может, это мы, дети, были «лёгкими». Увидишь на полке хлеб, банку молока, которую мама брала у бригадирки тёти Тани под расчёт в получку — пожуёшь, нет — так сорвёшь поспевающий огурец с грядки или хватишь ковшом из ведра ключевой воды, что зубы ломит, — и на улицу, навстречу приключениям.

Правда, иногда нам везло. Мы подгадывали, когда будут отпускать корм поросятам (спрессованный жмых подсолнечника, который в наших краях называли дурандой), и садились под навес пуньки — сараюшки, где держали корм. И выжидали свинарку тётю Катю. Вот она появляется — в неизменной кумачовой косынке на макушке. Подъезжая сюда же, загрохочет телега. Когда ящики наполнятся, их повезут в кипятилку. Вся наша свита увяжется следом. Возле кипятилки тётя Катя бросит милостиво: «Ну, подставляйте подолы». Эти жёлтые плитки деревенская детвора сосала, проглатывала. Они заглушали голод. О том, что хочется есть, я вспоминала, когда приходила с работы мама.
Она всегда что-нибудь приносила. Разве можно забыть вкус простеньких конфет-подушечек. Их сегодня называют «дунькиной радостью» — из озорства. А они очень долго были отрадой всех послевоенных ребятишек.

Однажды мама, вытащив из кулька розовые, щедро обсыпанные сахарным песком подушечки, дала нам по нескольку штук, а свёрток спрятала в большой мешок на печке с высушенными грибами (уже стояли первые дни осени, Вася с Катей ходили в школу). Одну конфетку я сразу положила за щёку, а три приберегла с умыслом: хотелось познакомиться с девочками с «того конца» деревни.

Дождавшись, когда вдали замелькают их платья, я зажала в ладони уже довольно замусоленную забаву. И пошла. Девочки смотрели на меня настороженно, но, заметив в руке моё «добро», подошли вплотную.

— Конфеты?
Тут я и выдала:
— Берите, мне не жалко, у нас дома целый мешок.
— Целый мешок?! Айда к вам!
— Айда, только завтра, когда мама уйдёт на работу, а Вася с Катей в школу.

На следующий день новоиспечённые подружки заявились. Я вскарабкалась на печку, девочки встали на лавку. Я была на седьмом небе от счастья. Они протягивали мне ладони, а я наделяла, доставая прямо из мешка, чтобы не заметили, что там грибы.

Девочки ели подушечки натощак. Дома одной из них, Вале тёти Нюшиной, стало плохо, мать насилу откачала водой. Конечно, не преминула прибежать к нам, чтобы увидеть «мешок конфет»...
Другие родители за такие проделки высекли бы своих бедолажек розгой, но наша мама — никогда!

Я любила с ней ходить в Барановское сельпо. Меня даже не угнетало долгое стояние в «хлебной» толпе. Пшеничная дырчатая буханка ручного замеса, привезённая из пекарни ещё не остывшей, того стоила. Но вот доходит очередь до нас. Хлеб уже в маминой сетке, и я крепко держусь за неё. Продавщица тётя Клава с синяками под обоими глазами (набил муж) сыплет с совка на чашу весов с расстеленной бумагой крахмально-вишнёвую муку, из неё варят кисель, неслыханное лакомство. Взгляд тёти Клавы зорко следит за чашей весов. «Сыпь, сыпь, не жалей», — «колдую» я про себя. Но мама останавливает совок:

— Довольно, а то денег не хватит. Я должна купить ещё соевой муки.
И это тоже вселяет в меня радость. Когда хлеб кончится, мама напечёт желтоватых соевых блинов.
Я ликую в предвкушении пира. Но он, к сожалению, не состоялся. Хотя поначалу всё шло хорошо. Вечером Вася бросил в печку пару дровен — сушняков для углей, чтобы нагревать сковороду. Мама растворила тесто. Отлучилась на минутку в другую комнату, вдруг окликает нас:
— В рукомойник лазали?
А что нам в этом рукомойнике делать, спрашивается, если он стоит для модели с давно сломанным соском. И вообще летом мы умывались на задворках, поливая друг другу на руки. Но чаще не умывались, потому что проснёшься — и сразу плескаться на пруд, где уже стоит радостный визг на всю деревню...

И вот в этот умывальник мама надумала спрятать бутылку с подсолнечным маслом и сахар в синей бумажной пачке — не от нас, а «на всякий случай». Дом постоянно открыт, и не заметишь, как кто-нибудь опустошит кухонную полку (такое в деревне случалось не раз).

Все грешили на Тольку Жирнова, он жил от нас через дорогу наискосок. Его отец погиб на войне; с отчимом, который с весны до осени пас коров в каком-то дальнем колхозе, Толя не ладил. С матерью упрямился: она его в школу отправит, а он, вечный второгодник, свернёт в ближний лесок — и был таков...

Дело порой доходило до смешного. В одно ласковое майское утро, когда заканчивался учебный год, Толькина мать тётя Еля увещевала своего непутёвого школьника:
— Сегодня табеля вручают. Тебе надо взять, всё-таки четыре класса худо-бедно позади, может, куда удастся пристроить на работу.

Толя упирался. Тётя Еля не на шутку разозлилась:
— Не пойдёшь — поведу, как бычка.
И взяла на тоненькую верёвочку, повела вдоль деревни на привязи. Вскоре навстречу им попадается тётя Нюша. Вся в возмущении: чей-то телёнок сделал потраву на поле, вытоптал молодую зелень. Пока они охали, Толька вытащил из кармана перочинный ножичек, чиркнул по верёвке — и дал стрекача. После этого он школу бросил окончательно.

Вот мама и начала допытываться, не заходил ли нынче в наш дом соседушка. Нет, не заходил, отвечали мы с Катей. Вертеться вертелся, так ведь и другие тут бегали, играли в войну. Толька приказывал всем прятаться, сам будто бы разведчик, искал.

— А вы где были?
Где-где, могла бы и не спрашивать — Вася в лесу, мы грядки пололи. Мама сокрушалась: остались без ужина, хлеба нет, блинов напечь, так нечем смазать сковороду. Разве что попросить в долг у тёти Ели, буквально одну ложку. Я увязалась следом: ну как же упустить такой случай, ведь мы дружим с сёстрами Жирновыми — Ниной и Раей.

Но, не доходя до угла изгороди, остановились. На крыльце в рвоте корчился Толька, тётя Еля орала из сеней:
— Чем опять брюхо набил? Всё крыльцо испортил маслом. Откуда брал, если две недели нечем картошку мазать?
Мы повернули назад...

Подготовить к печати Подготовить к печати

Статья: От дуранды не дуреют
Дата публикации: 27 июня 2012

Автор(ы): Анна Данилова   (сайт автора)
Кол-во статей у автора - 815
Рубрика статьи: житейские истории

 
Оставьте комментарий!
Поля отмеченные (*) - обязательно должны быть заполнены





РЕКЛАМА




Создание сайта
mArtMedia