Дом

85-летняя Настасья Семёновна всегда смотрит передачу «Давай поженимся». Правда, не совсем понимает, о чём там девки и парни болтают. Но любит делать замечания по поводу современных нарядов: ну и платья — все плечи голые. «Страм!»

Ещё непонятно, что за причёска у этой, как её... Василисы. Семёновна спрашивает у дочки:

— Как думаешь, у неё парик или свои волосы такие?

Дочь Катерина нехотя отвечает:
— Свои. Ты каждый день об этом спрашиваешь.

— Да? — удивляется Семёновна.

Потом наблюдает, как шумят и ссорятся на передаче у Андрея Малахова. Что делят, непонятно. А теперь таблеточку на ночь — и спать. На всякий случай спрашивает у дочери:
— Катя, ты завтра во сколько встаёшь?

— В девять часов.

— Почему не в семь?

— Суббота, на работу не надо, можно выспаться.

— Значит, тебя не будить?

— Мама, я уже взрослая девочка, мне 48 лет.

С небольшими вариациями такой диалог повторяется почти каждый день.

Однажды привычный ход событий нарушило письмо с Устья от племянницы Нины. Катерину, вернувшуюся домой с работы, мать встретила с тревогой:

— Письмо от Нины пришло! Почитай вслух, а то не пойму что-то.

Нина, дочь брата Семёновны, жила одна в селе Березник. В Катиных воспоминаниях Нина осталась симпатичной, худенькой мамочкой двух малышей — Маши и Лёни. Её муж Паша имел орден за ударный труд в колхозе в советские времена; пил, но вроде бы знал меру. А в 90-е жизнь семьи пошла под откос. Трагически погиб Нинин брат, живший в Северодвинске. Муж умер, отравившись алкогольным суррогатом. Долго болел и постепенно угас отец. В довершение всего сын вернулся со службы в армии неизлечимо больным и через несколько лет покончил с собой. Одна радость осталась у Нины — дочка Машенька. Она выросла, выучилась, вышла замуж, родила двух девочек.

Когда в родном селе не стало работы, семья Маши перебралась из Устьянского района в Краснодарский край.

После ужина Катя села читать Семёновне письмо. Нина написала, что собирается уезжать к дочери, а дом будет продавать.

—Насовсем, что ли, уедет?

— Насовсем.

— А дом?

— А дом продаст.

— Тогда пусть со мной поделится. Это наш общий дом, мой дед его строил!

— Мамуль, ваш общий дом давно продан. Нина про свой дом пишет, а ты к нему отношения не имеешь.

— Не сочиняй-ка! Напиши, я согласна дом продать, но пусть поделится.

Дом Кате был знаком: огромный, двухэтажный фамильный дом, где они с мамой останавливались не раз, когда ездили к ней на родину. В воспоминаниях раннего детства его хозяином был мамин брат (отец Нины). Потом сестра. А потом, насколько известно Кате, она вышла замуж и дом продала.
Как ни пыталась Катя всё объяснить матери, Семёновна только горячилась, повышала голос и чуть не плакала: как же, её родной дом продают, а глупая дочь утверждает, что это не имеет к ней отношения!

Спала Семёновна плохо и в семь утра разбудила Катю.

— Вставай, проспишь на работу! — закричала старушка, так как перед сном снимала слуховой аппарат, а сейчас второпях не надела.

Была суббота. Дочь, вздохнув, поднялась, взяла старушку за плечи, повела в её спальню, уложила.
Проворочавшись часа полтора, Семёновна встала и снова пошла к Кате:
— Вставай! Письмо надо писать!

После завтрака Катя написала Нине письмо, спросила кое-какие подробности. Когда она отошла на минутку, Семёновна сунула в конверт листок от себя — всё с тем же: родной дом, продать можно, но надо поделиться.

И вот пришёл ответ от Нины.

«Катя, я понимаю, что тётя Настя встревожилась. А как разволновалась я!

Конечно, она уже в возрасте и, наверно, всё ещё считает тот двухэтажный дом своим. Возможно, она тебе рассказывала, как этот дом был раскулачен. Мой отец, придя с войны в 1947 году, частями с мамой выкупали его у колхоза. Сначала они жили наверху, а внизу было правление. Потом они выкупили остальную часть дома, построили двор, возили лес на лошадях.

В 1968 году отец построил свой дом, а этот, старый, отдал своей сестре Евгении, нашей тёте Ене. Она жила в нём, пока не вышла замуж. Ушла к мужу, а дом продала мужчине из Шангал по фамилии Ожигин. Тётя Еня умерла в 1994 году. А Ожигин в доме так и не жил, не смог довести ремонт до ума. Потом дом как бесхозный наш предприниматель Истомин и совет села распилили на дрова.

Тётя Настя ведь это всё знала, она часто приезжала. Бывала и у нас с Пашей, в нашем доме, который мы построили 23 года назад.

Пишу всю эту историю для того, чтобы вы меня не подозревали в чём-то. Мне в жизни ничто и никогда не доставалось просто так.

За своими родителями я досматривала до последних их дней. Мама болела девять лет. Я мыла, стирала. Отец после её смерти прожил 20 лет, я так же убирала, стирала, мыла его в бане.
У меня своей личной жизни не было, стороной прошла. Может быть, поэтому Господь меня ещё держит на этом свете после всех моих несчастий. Так жалко себя. Когда начинаю об этом думать, слёзы сами собой текут, а я закрываю глаза крепко-крепко и прошу у Господа терпения».

В конце Нина писала: «Печально, что мы вроде бы и не такая дальняя родня, а почти не общались», — и приглашала двоюродную сестру Катерину приехать и самой посмотреть, что у неё есть и чего нет. «Куда уж ехать, — вздохнула Катя, — мать не оставишь одну даже на несколько дней».
Закончив читать, спросила Семёновну:

— Мама, ну теперь ты поняла, что твоего дома давно уже нет, а Нина продаёт свой собственный?
Старушка подумала и сообразила:

— Так она насовсем, что ли, уезжает?

— Насовсем, насовсем.

Стали смотреть «Давай поженимся».

— Кать, а это у Василисы парик или свои волосы такие? — спросила Семёновна.

Дочь не ответила. После Малахова Семёновна выпила вечернюю таблетку и пошла спать.

А утром, проснувшись, лежала и вспоминала: что-то важное написала Нина про дом. Тот самый дом на Устье, который до войны построил отец Настасьи Семёновны, погибший потом под Ленинградом... Надо подниматься да спросить у Кати, неужели Нина продаёт дом? А сама куда — уезжает, что ли?

Фото В. Капустина